Кроме Декларации о биоэтике и правах человека я ничего не нарушаю!
На LL. Книга не такая новая, что подчеркивает в предисловии Марков, двухтысячного года написания, но достаточно любопытная. Автор в ней выдвигает теорию, что уникальный человеческий мозг и его когнитивные и творческие функции возникли не в результате естественного отбора, для выживания, а в результате отбора полового - чтобы нравится противоположному полу. А все остальное что-то вроде приятного бонуса. На данный момент гипотеза не опровергнута, но и подтвеждений особо никто не искал. Но как одно из направлений движения научной мысли заслуживает внимания.Читается с одной стороны вроде и легко, достаточно завлекательно и больше популярно, чем научно, с другой - ощущается тяжеловесный академический стиль, от которого хочется стучать по книжке с воплями "короче, Склифосовский!". Прямо ну очень дотошно поясняет каждое свое утверждение. Как мы его раскусили, потому что "Мужчины не могут молчать, потому что это даст шанс высказаться их соперникам" (с) автор же сам это в книжке и сказал.
Цитатки!В каком-то смысле человеческий мозг создавал сам себя – больше было просто некому.
Идеям о всеобщем равенстве, социальной справедливости и недопустимости оскорбления чьих-либо чувств – идеям модным, прогрессивным, чрезвычайно полезным и быстро набирающим сокрушительную мощь – все труднее уживаться с выводами биологов о влиянии генов, гормонов, нейронов и прочих приземленных биологических факторов на человеческое поведение, психику и интеллект.
Половой отбор – профессионал в деле отсева генов, а естественный – скорее любитель.
Главная идея этой книги такова: до появления языка нашим предкам было непросто узнать мысли друг друга, а когда он появился, сама мысль стала объектом полового отбора.
Пожалуй, трудно найти худшую корреляцию размера органа с его пользой для выживания, чем в случае с мозгом.
В каждом поколении наши гены должны были проходить через ворота под названием “выбор партнера”. Человеческая эволюция – это история о том, как эти ворота обзаводились новыми охранными системами, а наш разум – обольстительными ухищрениями, позволяющими обходить самых строгих на свете стражей.
Но половой отбор работает именно так: виды меняются, как хотят, превращая себя в собственную сексуальную забаву.
Если развить эту идею до крайности, то мужское засилье в человеческой культуре можно объяснить тем, что культура – это по большей части ухаживания, а самцы всех млекопитающих вкладывают в ухаживания больше энергии, чем самки. Мужчины рисуют больше картин, записывают больше джазовых альбомов, пишут больше книг, чаще становятся убийцами и совершают больше странных вещей, чтобы попасть в Книгу рекордов Гиннесса.
Это можно наблюдать на каждом углу в любом городе мира: если мимо проезжает машина, оглушая вас музыкой, за рулем наверняка окажется молодой самец, демонстрирующий таким образом свою сексуальную мощь.
Но все самое интересное почему-то выпадает на долю самцов: брачные демонстрации, разного рода сочинительство, творческие идеи… Короче говоря, теория убегающего мозга отдает сексизмом.
Кроме того, обычное убегание должно было породить супермегаинтеллектуальных мужчин с огромным мозгом и мыслящих по-обезьяньи женщин с маленьким мозгом. Но этого не случилось.
В эволюции мутация, как правило, плохое событие.
Поскольку в долгосрочной перспективе эволюция – это состязание по принципу “победитель получает всё”, гораздо выгоднее произвести немного отлично приспособленных потомков, чем множество посредственностей.
Теория здорового мозга предполагает, что человеческий мозг так сильно отличается от мозга других обезьян не потому, что его экстраординарная величина помогала нам выживать или растить детей, а просто потому, что такой мозг отменно рекламировал качество генов.
С теми особями, которые никак не проявляли свою приспособленность в брачном поведении, никто не спаривался, и их небольшие, эффективные, супернадежные и устойчивые к мутациям мозги вымерли вместе с ними. Их место заняли мозги нашего типа – большие, дорогостоящие, уязвимые и мастерски разглашающие секреты нашего генома.
Так выстраивается цепочка взаимосвязей: генетические мутации влияют на приспособленность, приспособленность влияет на состояние, состояние – на индикаторы приспособленности, индикаторы – на выбор партнера, а выбор партнера – на эволюционный процесс.
Отбор пытается удержать адаптации в их текущем, эффективном, состоянии, а мутации стараются превратить их в бесполезное хаотичное месиво.
Половой отбор поддерживает не только дорогостоящие брачные демонстрации, но и предпочтения к ним.
(Почему мужчина должен дарить избраннице бесполезное кольцо с бриллиантами, когда он может купить ей прекрасную большую картофелину, которую она сможет по крайней мере съесть?)
В соответствии с принципом показного потребления, который описал Веблен, не столь важно, на что именно расходуются ресурсы. Важна лишь чудовищная расточительность. Расточительность – это то, что делает индикаторы приспособленности надежными, а ухаживания романтичными. Танцы, подарки, болтовня, смех, прелюдии, путешествия – и все это в невероятном избытке. С позиции “выживания наиболее приспособленных” все это безрассудно, бессмысленно и дезадаптивно.
Половой отбор сделал наш мозг расточителем, если не сказать растратчиком и пустозвоном: он превратил маленький, эффективный мозг обезьяньего типа в огромный, жадный до энергии гандикап, исторгающий из себя такие поведенческие излишества, как беседа, игра на музыкальных инструментах и рисование. Может показаться, что смысл такого поведения – в передаче полезной информации от одного человека к другому. Но с биологической точки зрения это поведение не сообщает ни о чем, кроме нашей приспособленности, и предназначается лишь тем, кто рассматривает возможность объединения своих генов с нашими.
Половой отбор не заботило, какую пользу мозг принесет своему обладателю, – для него имело значение лишь то, какую информацию о приспособленности мозг сможет сообщить.
Представление об эволюции человеческого разума как клубка индикаторов приспособленности не очень-то сочетается с современными взглядами на природу человека и человеческое общество. Прямо скажем, оно попирает по крайней мере восемь ключевых ценностей современного общества. Вариабельность приспособленности оскорбляет нашу веру во всеобщее равенство. Наследуемость приспособленности противоречит нашим представлениям о том, что человека формируют в основном семья и общество. Громогласная реклама приспособленности не стыкуется с нашим пиететом к скромности, приличиям и такту. Иерархия по сексуальному статусу, определяемому приспособленностью, конфликтует с нашей верой в эгалитарную организацию общества[32]. Идея о том, что люди разбиваются на пары, оценив друг у друга приспособленность, далека от романтического идеала родства душ. С запредельным расточительством, которое предполагает принцип гандикапа, нам мешает примириться уважение к умеренности, простоте и эффективности. Механизмы выбора партнера, оценивающие претендентов по их индикаторам приспособленности, претят нашей убежденности в том, что о людях судят по их характеру, а не качеству генов. Наконец, нигилистичным до неприличия кажется предположение, что наши способности к языку и искусству эволюционировали лишь для того, чтобы раз за разом, поколение за поколением громогласно повторять послание: “Я классно приспособлен, мои гены прекрасны – так спарьтесь же со мной!” В общем, разум как набор индикаторов приспособленности похож на фашистский кошмар.
Например, теория макиавеллиевского интеллекта утверждает, что наш разум развился для того, чтобы мы могли лгать, мошенничать и воровать, а нашими предками были сплошь самые хитроумные психопаты, которым удавалось отнять пищу, территорию и брачных партнеров у более мягких и добрых собратьев.
Лично я думаю, что научные теории в первую очередь должны объяснять факты и вдохновлять на новые исследования, а не соответствовать современным моральным ценностям.
Если какому-нибудь самцу примата удастся обзавестись пунцовым цветом лица, он может стать более привлекательным для самок. На таком самце будут задерживаться женские взгляды, потому что миллионы лет выживание приматов зависело от умения находить спелые, красные плоды.
Компьютеры – это приборы, созданные человеком для удовлетворения собственных потребностей – например, для увеличения стоимости акций “Майкрософт”.
Почти как в антиутопии из романа “Машина времени” Герберта Уэллса: праздные идеи – элои – обитают на поверхности сознания, а напряженные когнитивные процессы – морлоки – заточены глубоко под поверхностью.
Разум как военный командный центр или швейцарский нож не слишком эффективен. Гораздо большую ценность он имеет в качестве развлекательной системы для стимуляции мозга других людей, и теория разума как украшения в полной мере отражает эту идею.
Можно сказать, что половой отбор подбрасывает эволюции счастливые случайности. Он дает ей простор для экспериментов, не требуя, чтобы каждая текущая трата окупалась в будущем. Только так можно обеспечить продуктивность исследований и развитие – об этом знают все ученые, но забывает большинство правительств.
Возможно, наши праматери предпочитали умных и энергичных мужчин из-за того, что те могли эффективнее охотиться и приносить детям больше мяса. Но все же я предполагаю, что куда более важным фактором было то, что дети таких мужчин, как правило, тоже были умными и энергичными и имели высокие шансы выжить и размножиться вне зависимости от того, оставался ли с ними отец. Иными словами, я думаю, что эволюционная психология при объяснении женских брачных предпочтений неоправданно большое значение придает ресурсам, которыми владеют мужчины, вместо того чтобы уделять внимание их приспособленности.
Эволюция может превратить динозавра в альбатроса, четвероногое млекопитающее – в кашалота, а мелкого пучеглазого протопримата, который лазит по деревьям и разгрызает насекомых, – в Джулию Робертс или Арнольда Шварценеггера
Создание бесполезных украшений, которые по какой-то причине выглядят удивительно гармоничными, – конек полового отбора.
Любой нейробиолог скажет, что мы и есть наш мозг.
С эволюционной точки зрения главная задача художника – показать свою приспособленность, создав нечто такое, что не способны создать менее приспособленные конкуренты.
Элите доступны любые виды демонстраций, в том числе весьма затратные и даже расточительные. Как правило, ее представители стремятся подчеркнуть свою непринадлежность к основной массе человечества, замещая естественные человеческие вкусы изощренными, надуманными предпочтениями.
Альтруизм по отношению к кровным родственникам – это фактически генетический эгоизм.
Для эволюциониста любой мужской вид спорта – лишь очередная форма ритуального поединка самцов, где они соревнуются за возможность продемонстрировать самкам свою приспособленность, утвердив свое физическое превосходство.
Без полового отбора щедрость по отношению к посторонним, не способным отплатить за помощь, вряд ли эволюционировала бы.
Красота павлиньего хвоста не меркнет оттого, что мы понимаем его сексуальное назначение. Так же и человеческая мораль не станет менее значимой, если мы признаем, что она развилась за счет механизма выбора партнера.
Человеческий альтруизм – это не эволюционный парадокс. Это брачное украшение.
Пока язык рассматривается исключительно в контексте передачи информации, будет казаться, что он приносит больше пользы слушающему, чем говорящему. Говорящий уже владеет сообщаемой информацией и в отличие от слушателя не узнает ничего нового. Информация в этом смысле подобна пище: лучше ее получать, чем отдавать. Согласно концепциям родственного отбора и взаимного альтруизма в чистом виде, основную выгоду от языка получает именно слушающий. Из этого вытекает интересный вывод: представители нашего вида должны быть очень хорошими слушателями и очень неохотными рассказчиками. Выходит, что тихо и внимательно слушая, мы поступаем эгоистично, а безостановочно болтая – совершаем акт альтруизма, достойный святого.
Разговор оказался более действенным средством поддержания дружбы, чем взаимный груминг. Если рассматривать сплетни как “социальный груминг”, становится ясно, почему в них так часто встречаются демонстрации симпатии.
Язык сделал автобиографию частью расширенного фенотипа, участвующего в ухаживаниях.
Практика передачи слухов могла развиться как средство демонстрации статуса, поддерживаемое половым и другими формами социального отбора.
Из времени, проведенного в обсуждении любых форм социальных взаимодействий, на разговоры о собственных отношениях у мужчин уходило 65 %, а у женщин – всего 42 %.
Женщины быстрее читают и покупают больше книг, но большинство книг написано мужчинами.
Мужчины не могут молчать, потому что это даст шанс высказаться их соперникам.
Тот факт, что мужчины часто не понимают, о чем сами говорят, показывает лишь то, что богатство их демонстрационного арсенала часто превосходит их способности к его постижению.
Рамки стихотворного размера делают словесное самовыражение более затратным, за счет чего оно и становится языковым гандикапом. Только обладатели очень высоких вербальных способностей могут писать выверенные по размеру стихи.
Если бы я написал эту книгу сонетами по шекспировскому стандарту, вы вряд ли продвинулись бы в понимании ментальной эволюции человека, но, вероятно, были бы более высокого мнения о моих вербальных способностях.
Непредсказуемость издавна высоко ценилась в военной стратегии, соревновательном спорте и покере.
Каждый писатель знает, что одно дело – иметь мысль в голове, а другое – изложить ее на бумаге так, чтобы она появилась в голове читателя.
Ученые отрицают стандартные формы идеологических демонстраций: диванную философию, увлекательные выдумки, успокаивающие идеи, анекдоты.
Вернее будет определить науку как одну из самых изощренных форм человеческих ухаживаний, которые, в свою очередь, стали самой сложной и самой сознательной разновидностью брачного поведения из когда-либо появлявшихся на нашей планете.
В любом случае, я верю, что предаваться мирским удовольствиям лучше, понимая их истинную природу, чем пребывая в романтическом обскурантизме.
В долгосрочной перспективе у нашего вида, как и у любого другого, есть только два варианта эволюционной судьбы: либо исчезновение, либо разделение на множество дочерних видов, каждый из которых тоже либо исчезнет, либо разделится. Если мы избежим вымирания, то, вероятно, каждый из дочерних видов сформирует собственный, особый стиль брачного поведения и особый способ направлять энергию сексуального соперничества на разнообразные демонстрации – спортивные, художественные, языковые, интеллектуальные, моральные и экономические. Одни виды останутся на нашей планете, другие отправятся куда-нибудь еще. Некоторые позволят себе эволюционировать естественным путем, под действием полового отбора, другие будут управлять эволюцией сознательно, с помощью генетических технологий. Мы не можем представить, каким будет разум наших далеких потомков – так же как наши обезьяноподобные предки не могли представить наш. Это не имеет значения. Наш долг – не плодить бесконечные спекуляции на тему возможного будущего дочерних видов, а стать их предками – и сделать это блестяще.
@темы: цитата, научно-популярная литература