2017 год подарил поклонникам норвежского писателя Ю Несбё новую книгу Жажда о детективе Харри Холе. После четырехлетнего отсутствия Харри возвращается в строй и расследует убийства женщин маньяком, находящим жертв на сайте знакомств. Для полноты восприятия нового романа читателям, не знакомым с Харри Холе полезно будет узнать его историю с начала. В этом поможет список книг по порядку, выстроенный согласно развитию сюжетной линии.
Начну с одной вещи, к которой мне прийти удалось с огромным трудом, в том числе благодаря этой книге, да и не вполне удалось, но тем не менее, - кино и литературу сравнивать с целью выявления "лучшего" нельзя. Просто нельзя. Даже если экранизация или "по мотивам". Потому что это разные виды искусства, с разным языком. А когда мы говорим об экранизации, мы всегда говорим лишь об одном из прочтений. Но это уже разговор другой.
Эта книга - введение в мир языка кино. Это брошюра. Не справочник, не "грамматика кино", не всеобъемлющий труд. Она призвана, по словам автора, обратить внимание читателя и зрителя именно на то, что у кино как у вида искусства есть свой язык, особый. Нужно его знать, если хочешь "говорить" с фильмами и понимать их. И автор вызывает желание с языком этим знакомиться.
читать дальшеНо это и не рекламный проспект. Лотман - величина немалая и в искусствоведении, и в литературоведении. Он учёный. Поэтому стоит приготовиться разбираться с терминами и не пугаться их.
Что же могут узнать не убоявшиеся некоторой, не такой уж и большой, научности?
Автор говорит о знаковой системе кино. Особенно интересно мне было почитать о кадре, восприятии времени и пространства, работе актёров. Иногда ловишь себя на мысли, что вещи-то простейшие, просто мы не задумываемся о них. Ну, к примеру, вы никогда не задумывались, как первые зрители воспринимали крупные планы? Для нас это понятно и естественно. Но на заре кинематографа, когда он ещё не воспринимался как искусство, а был хроникой реальности, вид человеческих голов, рук, ног наводил зрителей на неприятные мысли, а особо впечатлительных так и просто ужасал. Потому что воспринималось это как демонстрация отрезанных кусков человеческого тела. "Покажите ноги!" - кричали из зала при виде "отрубленной" головы.
И да, пока читаешь, начинаешь вспоминать виденное, соотносить. Не все примеры, приводимые автором, мне были знакомы, но я их с лёгкостью заменяла своими. Когда речь зашла о кадре, сразу вспомнился недавний аргентинский фильм "В конце тоннеля", где совершенно замечательно оператор передал недостаток места для героя в большом, просторном и даже светлом доме. Кадр всегда строился так, что нехватка места чувствовалась постоянно, взгляд натыкался то на шкафы, то на столы, то на столбы, все это выдерживалось в серой цветовой гамме, к тому же часто съёмка велась снизу, мы видим дом глазами героя, сидящего в инвалидном кресле. И потом вдруг открытие - а дом-то большой, просторный. Вот как можно поиграть кадром.
Забавно, но с одним моментом получилось и поспорить. Прямое нарушение границы кадра Лотман считает неприемлемым. И мне вспомнилась моментально "Мамочка" Долана, где герой, счастливый наконец, руками раздвигает намеренно тесные границы кадра. И кино не погибло.
Но это так, шутки. А ведь главное желание автора сбывается - теперь очень хочется выучить язык кино. Надеюсь, захочется и вам.
Не помню, когда меня в последний раз так захватывала книга - кажется, это была "1000 сияющих солнц" Хоссейни больше года назад. И вот опять с первых страниц полное погружение. Таскала всюду с собой толстенный том, чтобы хоть на пять минут, как только выдастся возможность, открыть и выпасть из реальности. Это роман о четырех молодых людях, познакомившихся в колледже и сохранивших дружбу до конца жизни. Фокус повествования всегда не на внешних обстоятельтвах, а на внутреннем мире героев, на их переживаниях, мыслях, восприятии себя, отношении к друзьям, на взрослении. События романа показаны то глазами одного героя, то другого - иногда бывает трудно сразу понять, о ком идет речь. Повествование постоянно прерывается флэш-бэками из прошлого, а потом ты вдруг снова обнаруживаешь, что оказался посреди прерванного много страниц назад разговора. С первых же строк возникает ощущение какой-то мрачной тайны в жизни одного из героев, и она и правда на протяжении всего романа постепенно раскрывается, становится все более и более страшной и определяющей все прочее. С одной стороны, удивительно, что автор - женщина - ТАК тонко и откровенно рассказывает о чувствах своих героев - мужчин. А с другой, есть ощущение, что мужчина и не смог бы эти чувства выразить ТАК: в мужском мире говорить о своей боли, стыде, унижении, о насилии и срахе не принято, даже самому себе в них признаться нелегко, а нужных слов, чтобы кому-то об этом рассказать, и вовсе нет. Вдохновляющая и безумно печальная книга о хрупкости человеческой жизни, о силе и бессилии любви, о цене, которую приходится платить за свой выбор, о внутренних демонах, живущих в каждом.
... - из преувеличенных страданий и радостей, которые бьют через край, внезапно возникает удивительно правдивая картина маленькой, единственной человеческой жизни, одновременно прекрасной и безнадежной.
Когда я впервые читала эту повесть, мне показалось, что написана она в 1980-х. А потом пришло удивительное удивления – 1946 г.
Это самая что ни на есть лейтенантская проза.
Только ругать эту книгу «окопной правдой» не смогли бы при всём желании, потому что правда не окопная. Дело в санитарном поезде происходит. читать дальше Как и все «лейтенанты», автор писала о том, где служила. И это наложило свой отпечаток, написано настолько «фотографично», точно и скупо, что понятно сразу – времени на разговоры нет, чем быстрей донесёшь суть, тем быстрей поможешь.
Но от обычая говорить от первого лица автор отошла. Даже пришлось прибегать кое-где к дневникам, чтобы остановиться на людях.
Здесь экипаж – главный герой, не один кто-то. Все судьбы равнозначны. И всех мы оставляем в несколько подвешенном состоянии – только с намёком на будущее, только в отпуске, только вблизи победы, с которой, как мы знаем, много чего не закончилось.
Нет, есть, конечно, формальный герой, к которому обращаются чаще. С него всё начинается и с ним заканчивается. Это комиссар поезда – Данилов. Есть у него и антипод, и противник, но как это мало значит и для него, и для автора.
Люди в этом поезде меняются, учатся. Всяким нужным премудростям и многим незаметным мудростям. Любить, верить, носить кресты (фигурально), заботиться, забывать, отпускать от себя мерзость, учить, воспитывать. Это всё так просто даётся, что не хочется от себя отпускать. При этом автор никогда не скатывается в морализаторство, ей это не близко. Даже мерзавец у неё просто к концу уходит, растворяется, он просто перестаёт быть в жизни героев и читателей, никто его не клеймит, не клянёт, не стоит он такого. Хотя порушил он порядочно. Но есть люди, значит, ему дорога раствориться.
Да, пожалуй, лучше всех моих невнятностей, будет эта фраза – есть люди. Что бы ни было. Есть.
Ещё одна книга, аннотацию к которой не надо читать. Но хорошо бы читать саму книгу.
И пусть мне не близка так уж авторская философия эпикурейства и революции, но мне очень импонирует его подача. Это не Толстой, Франс совершенно не желает стать для нас нравственным ориентиром и научить нас жизни, он свою позицию изложил, с нами поделился, а дальше сами. Из изложенного мы заметим, что автор любит жизнь, не любит подчинение слепое власти и считает любую верховную власть обезображивающей даже самую чистую душу.
читать дальшеСам сюжет можно разделить условно на два рассказа. Восстание Люцифера и восстание ангелов. Это совсем разные вещи, происходят в разных местах. Если Люцифер восставал на небе, ангелы поднимают своё восстание на земле.
И тут, кстати, надо упомянуть об авторской космогонии и об устройстве небес. Бог, по Франсу, землю и человека не создавал. Удивительно, что даже отвернувшиеся от него ангелы называют его демиургом, то есть, создателем, но он ничего не создал. Я специально заостряла на этом внимание. Ангелы говорят, что он «упорядочил часть вселенной», но земля, животные, растения по Франсу появились так, как в учебниках биологии написано. Более того, он не единственный демиург, просто захватил власть и хорошо разрушал, да, но чтобы создать что-то.
Устройство небес меня отправило прямиком к Терренсу Здуничу и обоим его Карнавалам Дьявола (да, я очень-очень рекомендую). Та же кастовость, нумерованность, военизированность, подчинение одной воле, дмиург, который ничегошеньки не создаёт, но любит поклонение. Да, интересная деталь, в Аду Франса нет людей.
Моя любимая часть – история Люцифера. Да, это сосредоточие авторской философии, которая не моя, да, это неувязочки в истории развития человечества, идеализация Древней Греции, разочаровавший меня финал, потому что мы все любим старые сказки, и они не становятся менее верными из-за старины, но именно там этой сказке про дракона не место, как по мне. Но как бы ни было, Сатана здесь – душа, отсутствующая на небесах.
И тем разительней его различие с ангелами. Тут совсем грустно. Он остался один. Он остался не понят. Ангелы поднимаю второе восстание для того, чтобы править на небе. Они это делают от его имени, не спросясь. Он их герой, хотя царствовать не желал, не это его побудило восстать. Вообще-то, может, это смешно прозвучит, но он с этой прилепленной к нему старой сказкой в финале – здесь надежда.
Потому что то, что творят мятежные ангелы на земле вместе с людьми, очень похоже на кошмарный сон. Такой, знаете, абсурдный до нервного смеха, подчас правда смешной, но жуткий, нереальный, и при этом это происходит так же просто, как наступает утро. Последуют ли они за надеждой? Да кто их знает.
Это сатира, но при этом не скатывающаяся в фарс, это философия без высокого штиля. Это поеденные молью крылья, спрятанные в шкаф с бомбами.
"Плохо человеку, когда он один, грустно одному, один не воин. Каждый сильный ему господин, и даже слабые, если двое". Не будем дальше продолжать про "руку миллионопалую, сжатую в один громящий кулак", но поговорим о том, что редкий особо жестокий автор оставляет своего героя совершать подвиги в одиночку. Хоть какого спутника, но даст, а там уже от автора почти ничего не зависит - объединенные авторскими произволом и принудительной любовью к приключениям, главный герой и его спутник волей-неволей становятся друзья не разлей вода. "Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам..."
Это будет странное маленькое впечатление о замечательном рассказе, написанное по горячим следам сразу после прочтения. Кто любит японцев-созерцателей и не боится тяжестей, тому к рассказу смело.
читать дальшеВот и как же быть? Надо научиться на всё плевать и сверкать улыбкой, пока не случится какая-нибудь вселенская трагедь ограниченного существования? Или смотреть и видеть? И примешь ты смерть от коня своего? Хм, а может, тут не для пугливых. Страха ведь нет.
Попонятней надо, да. Внимательность и созерцательность - родители японских метафор. Наверняка в оригинале ещё оглушающий ритм, звонкие удары с свистом запутавшегося в вишне, но вдруг освободившегося, ветра.
Газета. Это символ. Символ многих вещей, ненужности, одинокости. Ещё предопределённости. И ответственности. Ответственности метафизической, роковой, из тех "как не надо".
Ритм здесь всё ж и в переводе не ушёл. Он в композиции, в символах. От шума к тишине, от глухоты к струне нервов, от оклика до ответа. Цикл замкнулся, круг завершён.
16. Книга, взятая по совету нашей "библиотечной компании"
Ну, друзья, признавайтесь - были ли у вас чудные открытия, благодаря нашему сообществу? Или ужасные разочарования? А если ни того, ни другого - так зачем мы вообще тут сидим?
Удивительно, но история о Кармен, которая уже вышла за рамки литературы, музыки и кино, которая нарицательной почти стала, целиком и полностью завязана на фигуре рассказчика. Который, что скрывать, биографичен автору.
Все начинается с его археологических исканий в «диком» краю, полном «приручаемых» разбойников и хитан. Надо отметить, написано об этом крае с превеликим множеством подробностей, «изнутри», но с некоей подчёркнутостью путешественника из «цивилизованной» страны. И заканчивается его же рассуждениями о цыганах и цыганском языке, причём это не пара абзацев, это целая глава, полная сведений из самых разных источников, вплоть до приключенческих романов того времени.
Думаю, сюжет, хотя бы фабула его, известны многим, так что пройдёмся по персонажам и авторскому отношению.
читать дальшеХарактеров здесь мало. Здесь типы. Не какие-нибудь литературные штампы, нет, это, если так можно выразиться, индивидуальные типы, выработанные самим автором. Этакий полудикий глупый солдат и цыганка. Люди из-под этих типов выглядывают, это в тексте пробивается, так что вполне возможно, что «типирование» это намеренное. Вообще-то это называется концепты, и это исключительно мои проблемы, что такие меня взвинтили, но никак не автора.
Хосе здесь – товарищ, не отягощённый ни интеллектом, ни какими-то душевными порывами. Жизнь – копейка, только не своя, само собой. Виновата – Кармен. Мама и благочестие – это хорошо, но как-то не тянет. Тоже Кармен виновата. Нет, не Кармен, это её такой воспитали цыгане. Кармен – моё, не отдам, р-р-р. И кто во всём виноват? Правильно. За этим всем какая-то патологическая неспособность принимать решения самостоятельно и рыдания местами.
Кармен – цыганка, как её увидел путешественник. Дикое чувственное создание, от которого хорошего не жди. Маленький намёк на подобное отношение есть в эпиграфе к новелле, который гласит: «Всякая женщина – зло; но дважды бывает хорошей: или на ложе любви, или на смертном одре». Биографии Кармен почти лишена, мысли её и чувства тоже мало кого интересуют там. Зато много цыганских пословиц, языка, обращений и нежности.
Повествование само по себе здесь сложное, зыбкое. Мы слышим рассказ Хосе, но передан он самим рассказчиком. А рассказчик пристрастен. Это видно и из последней главы, и из его поведения с местными. Услышанную историю он никак не комментирует, только называет «печальной». Сочувствует ли он кому-то из героев этой печальной истории? Об этом лучше всего скажет поговорка, которую автор приводи в самом финале, уже после главы о цыганах: «В наглухо закрытый рот мухе заказан ход». Всё ясно, как по мне.
И, если позволите, маленькое хулиганство. Есть фильм 2003 года, совместное производство Испании, Италии и Англии. Хочется и о нём рассказать, начитавшись Лотмана.
Фильм этот не про туриста, который услышал страшную историю и заинтересовался цыганами (мда, взвинтила меня новелла). Он про людей.
Два эпиграфа очень интересных. О тиранах, сверженных рабами, рядом с портретом мужчины. И о женщинах, с которыми плохо, но без которых нельзя, рядом с Кармен. Нам уже намекают, что будет противостояние мужчины и женщины, причём тиран не женщина в этом противостоянии, как бы ни была опасна.
Как и в новелле, нам рассказывает Мериме. Лишившийся многой доли цинизма, но сохранивший уверенность путешественника "дикарём". Он же является неким "возвратителем" к реальности, он ведь не рассказывает нам историю, он её проживает на наших глазах. Да, он турист, он несколько оторван, даже местами комичен. У него есть часы с мелодией "К Элизе", которые действуют на окружающих как бусы на туземцев. Ну, по его мнению. Если бы всмотрелся, увидел бы, что люди ценят красоту. Само собой, даже упоминания нет о последней части. Цыганская тема вообще почти исчезла, точнее, сведена к одному эпизоду. Рассказ переводится в быль повторами кадров. Всё было, есть, будет.
И раз уж эта история стала о людях, характеры их становятся объёмней. Нам уже не рассказывает Мериме, и даже Хосе только вклинивается, мы видим всё не его глазами, а со стороны.
Хосе здесь мономан. Опять условность кино, в новелле он рассказывает "со своей колокольни", он же не считает себя мономаном. А тут мы видим со стороны. К тому же эта тема "докручена" до предела. Поэтому нет никаких задушевных пиров в начале, да его история до Кармен вообще исчезла. Всё связано только с ней. Но ему нужна не Кармен, ему нужно обладать Кармен. Он правда убивал и убивал бы. Не ради неё, ради обладания ею. И она мёртвая, его, - его святыня, заменившая статую Девы Марии, такая же холодная и бесстрастная. Но его. Он не желает отказаться от мечты до конца. Поэтому момента сдачи мы не видим, видим застывший взгляд, слышим "нет", на вопрос об отказе от Кармен хотя бы гипотетическом. И смерть уже не нужна. Леонардо Сбаралья здесь прекрасен с его тяжёлым неподвижным взглядом с одной-единственной застывшей мыслью, отрывистой резкой речью недавно переехавшего из Аргентины, жадностью человека, выгрызающего себе пока жизнь, осторожными движениями из-за боли, с пока слишком кривящимися от той же боли губами. И всё это бьёт в одну точку - растворившегося в мономании привыкшего повиноваться Хосе. Тирана-раба.
Новый импульм получает едва затронутое в новелле "благочестие" Хосе. В кавычках потому, что условное. И тут появляется собор. Новое пространство противоборства. Когда там Мериме, там есть люди, Кармен, молящиеся, монахи. Когда там Кармен и Хосе - это сакральное место. Там не только нет никого, но нет даже возможности кому-то появиться. Двери никто не закрывает, никто не остерегается, просто больше никаких людей нет. Это всегда противоборство, но так, как его видит Хосе. Надо заметить, что противоборство это даже не между ним и Кармен, а между Кармен и Девой Марией за душу самого Хосе. Сам он за себя не отвечает. И пуст душой.
Кармен здесь Пас Вега. Очень не по нраву она пришлась многим. Что это - роковая женщина? Она плюётся виноградом, бесстыдная и в рваных чулках. Фу же. Грустно такое слышать. Кармен только в нашем сознании - роковая цыганка. Только для Хосе - ведьма и дьяволица. Здесь у Кармен история, ответ на вопросы - почему такая, почему Хосе, Лукас? Кармен - цыганочка, проданная в 12 лет, она других мужчин, кроме покупающих, не видела. Она хочет свободы. Она развратна? Прикрывающая фигурке Марии глаза, чтобы она не видела? Она роковая? Отпугивающая ведьм при звоне колоколов. Она рвётся на свободу. И участвует в убийствах, и боится их. И повелевает, и падает под рукой тирана, которого не рассмотрела. И не покорилась ему. Да, цыганский колорит из речи ушёл, из жизни тоже, разве только за прозвание "цыганка" Кармен готова резать. Приходит эротизм, уходит нежность. Уходит предопределение, уходит убийство на воле. Оно переносится в сакральное место - собор. И тут Кармен повелевает своим убийцей.
Матвеева А. Взятие Бастилии. Повесть. Октябрь. 2015. № 2.
В этой повести – нет позитива. Во всяком случае я его не увидела. Я бы сказала словами поэта – исхода нет. «Умрешь, начнешь опять сначала, и повторится все …». Героиня повести – Марианна, барышня сорока четырех лет, образованная, воспитанная, подававшая надежды в детстве – был прекрасный голос, работающая в театре – пишет программки. И вот перед нами проходит две жизни Марианны. В одной она – обычная, неустроенная немолодая уже женщина, которая всю жизнь проводит на работе. Да и работа явно не по ее способностям, и она сама понимает это. Но вот что-то менять не хочет. Понять ее можно – многолетняя привычка, вряд ли от нее можно отказаться вдруг и сразу. Тем более если стимулов нет. А их и нет. И не будет, что самое печальное и несправедливое. И вторая – прекрасная и полнокровная жизнь Марианны, в которой она и любимая, и очаровательная, и у нее поклонники, и разные приключения в жизни, и вообще не жизнь – мечта. Марианна не просто так что-то там себе думает – нет, не подумайте, она сочиняет сюжет оперы, которая может называться так - «Взятие Бастилии». Сюжет с самыми разными приключениями - ах, как интересно. Вся беда в том, что эта самая опера никогда не будет написана. Ну хотя бы потому, что сюжет, который придумывает бесконечно Марианна, он бесконечен и разнообразен, и нельзя на чем то одном ей сосредоточиться. Потому как в любом событии своей тусклой реальной жизни она видит сюжет для своей оперы – но сюжет уже расцвеченный, наполненный жизнью. И ей абсолютно все равно на то, как она себя чувствует здесь. А здесь можно домом считать работу, а домой приходить немного поспать. Здесь можно не покупать себе новые вещи, ходить в одних и тех же годами, зато там, в ее реальной (выдуманной жизни) все так красиво и чудесно. Марианна поехала во Францию по путевке. Ну там ее фантазия еще больше разошлась. И она порой уже не понимала, где она на самом деле – явь мешалась с фантазиями. Вот конец повести «Париж, Арсенал. Юная Марианна только что похоронила свою мать и в отчаянии бродит по равнодушному городу. Ей так одиноко, что она думает о самоубийстве, склоняется над водой и вдруг видит рядом со своим лицом еще чье-то отражение. Девушка испуганно вскрикивает, но незнакомец называет свое имя – Эмиль. Он тоже одинок, но теперь они встретились и будут счастливы, потому что полюбили друг друга. На баржах появляются люди (хор), каждый зажигает лампу – так Париж убеждает Марианну не бояться любви. Город света превращается в город любви. Марианна признается Эмилю, что сегодня – ее день рождения. Юноша вручает возлюбленной элегантный букет желтых роз. Марианна счастлива». Хотя кто мы такие чтобы кого то судить? У каждого свой путь и своя жизнь. Ведь так?
До вчерашнего дня я всё думала, отчего мне нравилась эта книжка в детстве. Ну, не сказать, что я тогда была в восторге, к уйме продолжений даже мысли не было обратиться. Скорее всего, поразил контраст с милым мультом, а по-натоящему тяжёлых книг я тогда ещё и не читала, кажется, или мало воспринимала. Словом, теперь я себе поражалась.
читать дальшеДетей, которые воспитывались зверями в джунглях, называют только «маугли», никогда «тарзан». А происходит это потому, что тут придумки, а Киплинг тех детей видел. Особо меня посмешил момент с выученным по картинкам в азбуке языком. Всё было продумано, но автор прокололся в двух моментах – имя и грамматика. Слова написанные и понятия он действительно мог соотнести, сообразить. Но ни разу не слыша и намёка на человеческую речь, строить предложения, хоть и простые, грамматически правильно употреблять глаголы и умудриться по одной картинке выучить родовидовые понятия (обезьяна-горилла), а уж тем более записать своё имя, не имя понятия, как буквы соотнести со звуками, это, простите, сказки. Всё, поигралась в филолога, поворчала.
Второе милое – это, конечно, «пафос белого человека». Ну, тут глупо возмущаться, это – лейтмотив книги, да и время такое, начало ХХ в. Из песни слов не выкинешь. Но теперь читается со скрипом такое.
Ну, а третье – бурная смесь любовного романа для барышень с приключенческим для вьюношей. И если второе я, как любитель в детстве Рида, Купера и прочих индейцев, переносила, то первое – бррр. Джейн ужасна. Правда. И что ж? Посмеяться над собой осталось, и всё. А вот грустно. Вот что автору удалось – так это показать отторгнутость от «цивиллизации» во всей красе. Вот и грустится о лорде.
Но тех, кто соберётся читать, могу заверить, что грустить долго не придётся, ведь есть тьма продолжений, аж 26 книг, в которых лорда из джунглей поджидают и джунгли, и звери, и сокровища, и дети, и недра земли, и люди-леопарды, и без Джейн не обойдётся.
В эти сложные и печальные дни - мы с тобой, Санкт-Петербург.
Давайте вспомним книги и цитаты из них, которые нам помогают в трудную минуту, говорят, что ты не один, и что все, в конце-то концов, обязательно будет хорошо. Не может не быть.
Давайте, сообщники. Спрашивается, зачем читать, если не находить в книгах новых идей, ответов на свои вопросы и немножко надежды?
Неожиданно сильный рассказ. Очень приземлённый для Грина и почти чеховским мне показался.
Тема вроде «гриновская», романтичная – авиация на заре её, первые полёты. Но тут же нас спускают с небес на землю, простите уж за каламбур. И полёт соревновательный, на денежный приз, и пилот перед нами опытный и выпивший изрядно, поэтому «ах, как здорово и красиво!» он не будет восклицать. Кажется, всё с ним просто. Соперничество, желание быть первым, желание выиграть. И не на честолюбии выращенное, а на быте, на необходимости денег. Хотя и честолюбия там найдётся вместе. А судьба играет человеком.
Но вот заковыка. Раньше-то рассказ назывался «Лётчик Киршин», а потом превратился в «Тяжёлый воздух». Почему так, почему тяжёлый? Может, потому что там, пока он тебя несёт, тебе мнится, что ты некое божество, ты над всем? А внизу сколько ни прыгай, его не достанешь? Может, потому, что внизу он тяжёл, среди всех этих дачников, ненатурально ахающих "человку-птице" для авиатора во всяком случае, который хоть и приземлённый, а всё ж авиатор. Не знаю.